Неточные совпадения
Для охотников, стреляющих влет мелкую, преимущественно болотную птицу, не нужно ружье, которое бы било дальше пятидесяти или, много, пятидесяти пяти шагов: это самая дальняя мера; по большей части в болоте приходится стрелять гораздо
ближе; еще менее нужно, чтоб ружье било слишком кучно, что, впрочем, всегда соединяется с далекобойностью; ружье, несущее дробь кучею, даже невыгодно для мелкой дичи; из него гораздо скорее дашь промах, а если возьмешь очень верно на
близком расстоянии, то непременно разорвешь птицу: надобно только, чтоб ружье ровно
и не слишком широко рассевало во
все стороны мелкую дробь, обыкновенно употребляемую в охоте такого рода,
и чтоб заряд
ложился, как говорится, решетом.
Дрофу в одиночку
и даже в паре заездить, как говорят охотники, то есть, увидав их издали, начать ездить кругом; сначала круги давать большие, а потом с каждым разом их уменьшать; дрофа не станет нажидать на себя человека
и сейчас пойдет прочь, но как везде будет встречать того же,
все ближе подъезжающего охотника, то, походя взад
и вперед,
ляжет в какую-нибудь ямку, хотя бы в ней негде было спрятать одной ее головы: в этом глупом положении, вытянув шею
и выставив напоказ
все свое объемистое тело, подпускает она охотника довольно близко.
И не поехал: зашагал во
всю мочь, не успел опомниться, смотрю, к вечеру третьего дня вода завиднелась
и люди. Я
лег для опаски в траву
и высматриваю: что за народ такой? Потому что боюсь, чтобы опять еще в худший плен не попасть, но вижу, что эти люди пищу варят… Должно быть, думаю, христиане. Подполоз еще
ближе: гляжу, крестятся
и водку пьют, — ну, значит, русские!.. Тут я
и выскочил из травы
и объявился. Это, вышло, ватага рыбная: рыбу ловили. Они меня, как надо землякам, ласково приняли
и говорят...
Великолепные сказки Пушкина были
всего ближе и понятнее мне; прочитав их несколько раз, я уже знал их на память;
лягу спать
и шепчу стихи, закрыв глаза, пока не усну. Нередко я пересказывал эти сказки денщикам; они, слушая, хохочут, ласково ругаются, Сидоров гладит меня по голове
и тихонько говорит...
Она опустилась с презрением
и тревогой, холодно двинув бровью. Томсон, прикрыв лицо рукой, сидел, катая хлебный шарик. Я
все время стоял. Стояли также Дюрок, Эстамп, капитан
и многие из гостей. На праздник, как на луг,
легла тень. Началось движение, некоторые вышли из-за стола, став
ближе к нам.
Я бы изобразил, как спит
весь Миргород; как неподвижно глядят на него бесчисленные звезды; как видимая тишина оглашается
близким и далеким лаем собак; как мимо их несется влюбленный пономарь
и перелазит через плетень с рыцарскою бесстрашностию; как белые стены домов, охваченные лунным светом, становятся белее, осеняющие их деревья темнее, тень от дерев
ложится чернее, цветы
и умолкнувшая трава душистее,
и сверчки, неугомонные рыцари ночи, дружно со
всех углов заводят свои трескучие песни.
Слушаю
и удивляюсь:
всё это понятно мне
и не только понятно, но кажется
близким, верным. Как будто я
и сам давно уже думал так, но — без слов, а теперь нашлись слова
и стройно
ложатся предо мною, как ступени лестницы вдаль
и вверх. Вспоминаю Ионины речи, оживают они для меня ярко
и красочно. Но в то же время беспокойно
и неловко мне, как будто стою на рыхлой льдине реки весной. Дядя незаметно ушёл, мы вдвоём сидим, огня в комнате нет, ночь лунная, в душе у меня тоже лунная мгла.